Олег Березин: «Будущее — за спрессованным смыслом»
Интервью с Олегом Березиным, © Culttrigger
Июль 2017 года
Специально для Культтриггера Ольга Галицкая поговорила с подвижником и предпринимателем в самом верном смысле этого слова — об инициативах Минкульта и безответных вопросах; выбором между фильмами без качества — и кино, не собирающем кассу, но необходимом для развития кинематографа; о проблемах, перекашивающих киноиндустрию и ее будущем.
В июне на «Кинотавре» Олег Березин собрал людей кинобизнеса на проводимый им ежегодно Деловой завтрак — поговорить о состоянии дел в кинотеатрах, прокатной политике. И об инициативе министра культуры Владимира Мединского о взимании пяти миллионов рублей за выпуск фильма в кинопрокат.
Уже в начале июля участники дискуссии приняли решение о создании Ассоциации владельцев кинотеатров, которая будет защищать их права и решать текущие проблемы. Недавно Олег Березин стал членом «КиноСоюза». Он — настоящий подвижник и умелый создатель коммуникаций. Во многом благодаря Олегу Березину дискуссии о будущем кино в нашей стране выходят на новый уровень и не остаются незамеченными.
Об этом — и не только — наш разговор.
Сельянов и пять миллионов
Ольга Галицкая: Олег, ваш Деловой завтрак во время «Кинотавра» на этот раз собрал еще больше народу, чем обычно. Пришли послушать не только участники «Кинорынка», но режиссеры, артисты, журналисты. Чем объясняете такой повышенный интерес?
Олег Березин: В последнее время сложилась ситуация, что участникам рынка негде между собой разговаривать, нет такой площадки. Удалось о многом плодотворно поговорить, всем это понравилось.
О. Г.: Интересно ваше мнение о так называемом «деле о пяти миллионах»: в чем основная проблема, вызвавшая переполох? Какую цель преследует Минкульт и чем это чревато?
О. Б.: Главная проблема «дела о пяти миллионах» (но и не только его) в том, что никакая инициатива Минкульта, и эта, в том числе, никогда широко не обсуждается. Комментируют заявления министра, которые всякий раз возникают неожиданно. Мнения самые разные, потому что эти заявления каждый понимает по-своему.
О. Г.: То есть люди даже не поняли толком, о чем речь?
О. Б.: Объясню, почему. Потому что, когда Сельянов это предложил, и первый раз прозвучала эта цифра…
О. Г.: Погодите, так это Сельянов предложил?
О. Б.: В свое время Сергей Михайлович Сельянов, как представитель ассоциации продюсеров, столкнувшись с тем, что физически не хватает экранного времени в кинотеатрах, когда выходит, скажем, один фильм, а в параллель с ним — другой, и они мешают друг другу, высказал идею, как избавиться от так называемого киномусора. Той продукции, которой слишком много, и она мешает большим, дорогостоящим релизам.
Ведь дело в чем? Когда мы производили, условно говоря, пять больших фильмов в год, то всем хватало места и времени. Потом российских блокбастеров стало с десяток и больше. Появились проблемы. Лето у нас — не лучшее время для премьер и проката, так у нас в стране сложилось. Все хотят попасть хотя бы на весну, еще лучше — на осень, а зима — вообще самое желанное время. Поэтому зимой начинается толкотня у экранов, что вредит сборам. Еще один момент: когда кино было пленочным, денег на выпуск фильмов требовалось намного больше. Необходимо было напечатать кинокопии: каждая стоила не меньше тысячи долларов, это дорого; потом разослать их по кинотеатрам — на все уходило много времени и средств. Представьте: если фильм выходил на тысяче экранов, то лишь печать кинокопий обходилась в миллион долларов. Естественно, это мог позволить себе только крупный игрок на кинорынке.
Сегодня, когда цифровая дистрибуция кардинально изменила мир, затраты на выпуск любого фильма, можно сказать, обходятся в копейки. Если раньше выходило примерно 350 самых разных фильмов в год, то сегодня это чуть ли не вдвое больше — от 600 до 700. Это позволило развить альтернативный контент, выпускать экранные версии балетов, драматических спектаклей, концертов. И помогло развиться региональному кино. Затраты на выпуск стали минимальными, и это содействует успеху региональных кинофильмов. Они могут даже и не дойти до Москвы или Питера, но пользуются немалым спросом, скажем, в Бурятии, Якутии, и так далее. На этом фоне возникло ощущение, что якобы слишком много таких фильмов, которые занимают определенное количество места под солнцем, и надо от них как-то избавиться, навести порядок. Скажем, путем введения платы за прокатное удостоверение.
О. Г.: Почему именно пять миллионов?
О. Б.: А так! Миллион, вроде, мало, десять — много, пять — нормально. Была названа условная цифра. Я не удивлюсь даже, что если почитать давние высказывания Сергея Михайловича, то там будет сказано: «например, пять миллионов». То есть некая сумма, которая не должна быть чересчур большой, но и маленькой не должна быть. Но у Сельянова был еще один важный момент. Он, как продюсер, взрастивший многих артхаусных режиссеров, болеющий за этот сегмент рынка, специально подчеркнул, что этот сегмент кино — поискового, экспериментального — должен быть освобожден от сбора за выход в прокат.
О. Г.: Когда впервые прозвучало это предложение Сергея Сельянова?
О. Б.: Примерно два года назад, по-моему, на «Кино Экспо» (международный форум и выставка киноиндустрии в Санкт-Петербурге. — КТ). Там были и другие цифры. Но главное, была высказана идея, что стоит обозначить какой-то порог для выхода на кинорынок. Экономические предпосылки имеются. У нас емкость рынка не соответствует количеству фильмов, выходящих в прокат. Это очевидно. При этом проблемы маленькой емкости никак не решаются увеличением количества экранов.
Потенциал — в другом. В той киноаудитории, которая, в принципе, может ходить в кино, но не делает этого. Из 140 миллионов жителей нашей необъятной родины, по нашим подсчетам, примерно 70 млн имеют возможность ходить в кино, имеют доступ к кинотеатрам, то есть живут в городах, где есть хотя бы один кинозал. Так вот из этих семидесяти миллионов, в лучшем случае, только семь ходят в кино. По сути дела, всю российскую киноаудиторию можно посчитать, сложив зрителей «Пиратов Карибского моря» и фильмов Звягинцева, условно говоря. Это и будет семь миллионов. Остальные 63 миллиона — огромный потенциал зрительской аудитории — никак не освоен и не разработан. Над этим надо работать, а не увеличивать, механически, количество экранов. Так что с предложения Сельянова началась история пяти миллионов, потом она была подхвачена Мединским.
О. Г.: Но ведь не сразу. Чего он ждал?
О. Б.: Скорее всего, у министра начался «предвыборный цикл», впереди — судьбоносный март 2018 года, понятно, что могут быть изменения в правительстве. Также очевидно, что есть определенное недовольство части руководства страны, скажем, экономическими результатами госпрограммы поддержки кинопроизводства. Государственный бюджет (и мы, налогоплательщики) платим 7–8 миллиардов рублей на господдержку. Колоссальные деньги, в то время как страна находится в состоянии экономического кризиса.
Министерство культуры попало в свою собственную ловушку. Для Министерства финансов нужны данные успешной финансовой отчетности. И в свое время (на свою голову), не найдя ничего лучше, в Минкульте придумали: а давайте будем смотреть на долю нашего кино в прокате. Ведь если вы заглянете сегодня в любой государственный документ, который определяет критерии качества поддержки отечественного кинопроизводства, то критерий один — только доля российских фильмов в общем кинопрокате. То есть такой рыночный показатель, который, на самом деле, привел к тому, что суть господдержки вообще становится непонятной.
Потому что, если мы говорим, что наша цель — исключительно прокатная доля, то мы должны снимать много-много развлекательной продукции типа фильмов «Яйца судьбы», «Горько» и прочего в том же духе. Либо мы все-таки считаем, что господдержка — это развитие культуры, кинематографа, где экономические показатели не являются приоритетными, а на первом месте, собственно, культурная составляющая. Вот эта ситуация, в результате, все разрастается.
Оттуда пошли все эти весенние дебаты об эффективности Фонда, и кино, и прочее. Я сам был в экспертном совете, и постоянно ставил вопрос: ребята, чего мы хотим? Выполнять указание и наращивать долю, не оценивая качества? Или мы все-таки хотим делать интересное, хорошее кино, достойное по меркам искусства, для которого важны фестивальные успехи и мнение экспертного квалифицированного сообщества, киноведов, критиков? Потому что бывают фильмы, не собирающие кассу, но ценные и необходимые для развития кинематографа. Кстати, сейчас, при господдержке, доля — 18 процентов, а чуть больше десяти лет назад, без всякой поддержки от государства, она была 25 процентов. Тоже наводит на размышления, почему оно так.
Что в голове у министра, Rammstein и «киномусор»
О. Г.: Что стало проблемой для Министерства культуры?
О. Б.: То, что, попав под огонь критики о нецелевом расходовании средств, упреков, что доля российского кино в прокате почти не растет, нет системы привлечения внебюджетных средств, и так далее, министр увидел в этой истории про пять миллионов некий способ заработать денег. Видимо, он решил, что это выход. Давайте сделаем общий сбор денег за прокатку со всех — и сразу все будет отлично. И еще процент с больших сборов (если они будут) тоже станем брать. Разговоры же о том, что есть некая французская модель, позволяющая за счет сбора с билетов возвращать деньги в отечественное производство, у нас так и не получают продолжения. Зато предложено создать специальный совет, который будет решать, кому возвращать взнос в пять миллионов, кому нет.
О. Г.: Какой простор для коррупции!
О. Б.: Безусловно. Кроме того, вообще ничего не продумано в этой идее поборов по пять миллионов за выход в прокат. Умные люди говорят: подождите, ведь эти деньги, которые будут требовать за прокатку, уйдут в федеральный бюджет напрямую, в Минкульт оттуда ничего не вернется. Но самое смешное, что обещанного проекта как не было, так и нет, вроде бы и обсуждать нечего, кроме поспешных заявлений министра. Пока это «волнение моря», где не очень понятно, о чем речь. В министерстве ищут какие-то варианты, они расползаются в виде слухов, но, по большому счету, дискутировать не о чем.
Ситуация подвешена кардинально. Важно еще, что министр, все-таки, неглупый человек. Хотя он и может произносить временами какие-то не очень компетентные слова, но человек он неглупый, и, предполагаю, что ему объяснили, что введение любого вненалогового сбора вызовет законное недовольство Министерства финансов. Они вправе будут сказать: давайте-ка полегче, налоги мы собираем, вы-то тут причем? Минэкономразвития тоже не обрадуется, скажет: объясните, как это влияет на конкуренцию на рынке? На развитие малого бизнеса? На много вопросов придется ответить. К тому же, у нас есть крупные частные инвесторы, Мамут, например, у которого имеются свои интересы на этом рынке. Пять миллионов и по нему ударят, скажутся на репертуаре его кинотеатров.
О. Г.: А если вдруг это будет все-таки оформлено Министерством культуры в некий документ? Что тогда?
О. Б.: По моему мнению, это несомненно приведет к сокращению рынка. Я, например, маленький дистрибьютор, выпускаю, в основном, концерты на экраны, для меня это хороший бизнес. Зрители охотно смотрят, платят деньги за билеты, все довольны. У нас выходил концерт группы Rammstein. 300 кинотеатров по всей стране демонстрировали его одним сеансом, 80 процентов билетов выкупили за месяц до показа, это был такой событийный показ. Собрали 21 млн рублей, четверть из этого — мой доход. 10 миллионов достались кинотеатрам, это были полностью выкупленные кинозалы, битком.
Такого не может быть каждый день, это особый формат — можно увидеть сегодня и сейчас, потом не получится, эксклюзив. В этой ситуации, по мнению Министерства культуры, я попадаю в этот самый условный «киномусор». Как дистрибьютор я абсолютно не готов платить пять миллионов, даже если мне скажут: у тебя это концерт, культурное мероприятие, деньги потом вернем. Хотел бы, конечно, посмотреть на министра, который будет подписывать мне бумагу, что да, конечно, концерт Rammstein — это высокохудождественное произведение, мы тебе вернем твои пять миллионов когда-нибудь.
То есть это все ведет к тому, что маленькие компании уходят с рынка почти молча и неотвратимо. Надо понимать, что сегодня происходит на рынке. 90 с лишним процентов, по итогам прошлого года, принадлежат основным студиям-мейджорам, которые прокатывают и голливудское кино, и делают большие отечественные релизы — это ЦПШ, «ХХ век Фокс», «Уорнер бразерс», «Каро-премьер», «Дисней-Сони». Остальные бьются за оставшиеся 7–10 процентов. Если мы принимаем такой прокатный сбор, то все сто процентов будут у этих ребят, остальным не останется ничего.
Дальше. Что происходит, когда мы освобождаем экранное время? Кто его займет? Его займет, разумеется, самый сильный. А кто сегодня сильнейший на рынке? Ответ известен: Голливуд. То есть фактически, предлагая эту тему с пятью миллионами за выход в прокат, Министерство культуры расширяет дорогу для голливудской продукции. Прямое решение в пользу Голливуда. И где тогда государственная политика нашего министра?
Но он, судя по всему, так глубоко не думает и далеко не заглядывает. А может быть и другая ситуация: голливудские студии обидятся, запретят давать фильмы одновременно с мировыми премьерами. Российский рынок для них не самый важный, сегодня он, примерно, на двадцатом месте мирового проката. Они могут пойти на принцип: на полгода начнут откладывать выход в российский прокат. К чему это приведет? Кинотеатры будут терять деньги, зрители (причем накануне выборов) лишатся своих любимых удовольствий, похода в кино на голливудские новинки. Недовольство обеспечено. Надо аккуратнее с электоратом. Это тоже должно просчитываться.
О. Г.: Почему же министр культуры об этом не думает?
О. Б.: Вопрос компетенции. Масса инициатив, которые прозвучали от имени Министерства культуры в последнее время, отдают крутой некомпетентностью. Господин Мединский, может быть, очень хороший специалист в области пиара и еще в каких-либо вопросах, но зачастую его заявления просто удивительны. Два года назад возникла идея облагать НДС иностранные фильмы. И вот все начинают обсуждать на все лады, высчитывать, что прибыль будет 7 миллиардов, приходят к Председателю Правительства — вот, мол, какие мы молодцы, смотрите, какое экономически выгодное предложение для федерального бюджета.
Правительство, естественно, оживилось, воспряло: кругом кризис, а тут 7 миллиардов на блюдечке. Начали разбираться. И тут выясняется, что иностранное кино уже лет пятнадцать платит этот НДС. Во-вторых, пересчитали, оказывается, не 7 миллиардов, а всего только 200–300 миллионов получается. Таков уровень подготовки: люди даже не знают, что зарубежные дистрибьюторы полтора десятка лет платят этот налог. В чем причина такой оплошности? Не умеют обратиться к знающим, грамотным специалистам, обсудить что-то заранее. Хотят удержаться на плаву любой ценой, чтобы рулить денежными потоками. Это их мотивация, которая ведет к поспешным и непродуманным поступкам. Так и с пресловутыми пятью миллионами. Можно было сначала поговорить с профессионалами, выслушать компетентные мнения, чтобы понять, что не стоит выступать с этим, не нужно позориться. К сожалению, подобных непрофессиональных, непродуманных идей очень много.
Миллион способов смотрения
О. Г.: Почему так невелика доля зрителей сравнительно с общим числом населения?
О. Б.: Никто их не зовет, ничего по существу не предлагает. Как я уже говорил, у нас 63 миллиона людей сидят на диване и не идут в кино. Как это сделать для них привлекательным, желанным — об этом надо думать. Ведь в чем один из секретов американского рынка? У них традиционно в выходные вся семья идет в кино. Потом помнят об этом всю жизнь, своих детей приобщают к походам в кино. Это традиция. У нас традиция — водку пить, а у них — в кино ходить.
О. Г.: Может, оно и хорошо — идти всем семейством, да только дороговато, сильно ударяет по семейному бюджету (особенно, если в семье несколько детей).
О. Б.: За границей в любом кинотеатре, парке, музее — билет на семью обязательно льготный. Система скидок для семей существует везде, часто для детей билеты вообще бесплатные. Когда ребенок 10–12 лет осознает, что его билет бесплатный, он сам потащит родителей в кино. Это работает. В моей семье пятеро детей, двое, правда, уже вышли из детского возраста, но все эти проблемы я давно прочувствовал на себе. У нас ведь все по-другому. Приезжаю в Петергоф с детьми гулять, спрашиваю, есть скидки для многодетных? Отвечают: конечно, каждый вторник. Почему в другие дни нельзя? Нет объяснений. И так во всем. Мы задекларировали, что у нас есть скидки для семей, но без учета удобства для людей, формально и бездушно. Переняли продажу попкорна в кинотеатрах, как в Америке. Цены безобразно высокие. А в Америке для детей на это тоже скидка, и немаленькая. У нас же поход с семьей в кино влетает в копеечку.
О. Г.: Что сейчас, в первую очередь, необходимо для успешного кинопроцесса?
О. Б.: Назрел момент, когда нужно заново посмотреть на все, связанное с кинопроизводством и кинопрокатом. Мир очень сильно изменился. Кинопоказ — это уже не только кинотеатры, в которые мы ходим, это и онлайн-кинотеатры, и телевидение, это миллион способов восприятия, смотрения. Это образование, это СМИ, это киноведение, журналистика, глобальная индустрия. У нас вся система господдержки, фактически, работает только в сторону кинопроизводства. Помню, какие шли дебаты, когда Фонду кино поручили распределить деньги на СМИ, и с каким упорством я, Сельянов и еще некоторые говорили своим коллегам: ребята, обязательно должны быть деньги для журналов «Сеанс», «Искусство кино», научно-технический журнал для инженеров кино.
У нас же техническая история вообще разрушена. Сегодня нет инженерного образования в области кино, оно давно загублено. Все оборудование покупается за рубежом, мы ничего не производим своими руками, мы в этом смысле стопроцентно зависим от импорта. Ничего российского, кроме кресел (их еще можно найти — сделанные у нас и качественно) и программного обеспечения. И рассуждаем при этом о большой индустрии. Да нет у нас этой индустрии! Это ведь очень широкое понятие, включающее в себя и кинотехнику, в том числе.
Когда заговариваешь об этих вопиющих проблемах в Минкульте, они отвечают: ну это же для нас непрофильные вопросы. Они относятся к Министерству образования, про киноинженеров — это не к нам. У меня был в свое время разговор с министром по этому поводу. Говорил ему: «Сегодня у вас в театрах новые технологии, визуализация, сложнопостановочный свет, звук. Нужны инженеры, которые должны уметь это делать. Электронные библиотеки, интерактивные музеи невозможны без инженеров высокой квалификации. В кино работы для них еще больше». Разговор ни к чему не привел. Это же дикость, что о подготовке квалифицированных кадров вообще не задумывается Министерство культуры. Бывший Институт киноинженеров, в отсутствие государственного интереса к его профильным специальностям, теперь сполз в сторону экономистов, режиссеров, аниматоров. Инженерного образования — ровно ноль. Пройдет еще лет десять, и мы станем как папуасы, нам дадут бусы, и мы этими бусами станем играть, делать вид, что существует российская киноиндустрия, а ее нет вовсе.
О. Г.: Куда направлены усилия Минкульта, на ваш взгляд?
О. Б.: У нас вся кинополитика Министерства сводится исключительно к кассовым сборам российского кино. Да и вообще, все попытки говорить с чиновниками никуда не ведут. Буквально каждый на все отвечает: давай подождем. Он же не знает, что с ним будет в апреле, после главных выборов в стране. Зачем ему думать на десять лет вперед, когда есть задача разобраться, что делать в ближайшие месяца два и вообще, как выжить.
Есть единственная категория людей, способных думать на годы вперед — это предприниматели. Неважно, продюсер ли это в театре и кино, деятель в области технического оборудования иди в другой области. Предприниматель вкладывает свои собственные деньги, планирует, думает о будущем своих детей — это одна из сильнейших мотиваций, это люди, которые свой горизонт видят на перспективу. Но их вымывают из истории, из страны. Такой тотальный тренд во всех сферах, от газодобычи до телевидения, театра и кино, когда государство замещает собой предпринимателя в лице «эффективных менеджеров». Они управляют с помощью государственных указаний и директив, при этом не в состоянии представить, что будет, скажем, с киностудией через пятнадцать лет, не могут принять собственное решение: вдруг оно будет противоречить заявленным интересам государства. Это проблема, которая перекашивает индустрию, именно это надо пытаться менять.
Об ускорении времени и силе киносообщества
О. Г.: Каким образом можно хоть что-то изменить?
О. Б.: В нашей области — вовлечением киносообщества снизу. Во-первых, открытым обсуждением. Предложить: давайте все вместе подумаем, куда мы хотим прийти, каким видим наше будущее, хотя бы лет через восемь-десять. Какой хотим видеть нашу киноиндустрию в 2025 году? И попробовать выстроить эту перспективу. Понять, что нужно делать, чтобы оказаться в тех условиях, которые нам представляются благоприятными для отрасли и для страны. Выработать «дорожную карту», которую одобрит большинство, скажет: «Да, нам нравится эта цель, и мы знаем, почему должны двигаться именно к ней». Если это будет одобрено и правительством, и всем киносообществом, то все получится. Тогда мы будем понимать, почему должны принять какое-то решение сейчас, сегодня, чтобы избежать ошибок завтра.
О. Г.: Что вы думаете о будущем кинематографа в целом?
О. Б.: С самого своего рождения кино никогда не стояло на месте, двигалось: от первых простых аттракционов — к нарративу, затем вернулось к аттракционам, но очень сложным и дорогим, изобрело звук и монтаж, научилось сжимать время. Может быть, скоро мы научимся сжимать смыслы? Я очень люблю короткометражное кино, в нем заложен огромный потенциал. Возможность сделать фильм на коротком отрезке времени, вмещающий в себя спрессованный смысл. Может быть, за этим будущее?
Мы же понимаем, что время ускоряется, мы должны все время учиться, усваивать кучу информации, мы, в результате, многого не успеваем. Ясно, что линейное восприятие информации должно меняться. Недаром получают распространение не только дайджесты новостей, а дайджесты дайджестов новостей, это все — попытки сжимания смыслов. Люблю сериалы, но у меня нет времени их смотреть. Время — самое ценное, что у нас есть — единственное, что не возобновляется. Время — это то, что у любого человека может — раз! — и исчезнуть, закончиться.
Между прочим, одно из самых популярных объяснений, почему люди не ходят в кино — это нехватка времени. Не денег, не желания, а времени! Поэтому все актуальнее — виртуальные киносъемки, без дорогих павильонов и путешествий на натуру. Мы не знаем, куда уйдет ценность любой студии, в чем будут ее активы и компетенция. Часто говорят, что нужно возродить киностудию в Ялте. Зачем? Если мы понимаем, что это все рисуется на компьютере, любые интерьеры и натура могут быть созданы виртуально. Тогда возникает вопрос: может быть, другие интересы стоят за этими разговорами о возрождении студии? Или причитания над «Ленфильмом»: как же нам его реанимировать, беднягу? Забудьте.
Не надо воскрешать советскую киностудию 50-х годов, она уже ушла, она в истории. Сделайте из этого кинокластер. Место, где будут создаваться и начинаться киношные стартапы, где будут изучаться новые технологии, где будут проводиться эксперименты с контентом, с технологией. Где будет Синематека, наконец. Ведь в Питере, в культурной столице, до сих пор нет Синематеки. Сделайте место, куда профессиональные киношники и любители кино будут стремиться, чувствовать там себя своими, чтобы там было хорошо и комфортно работать, учиться, общаться. Весь Голливуд построен не на том, что там пять знаменитых студий, а на том, что это — место притяжения для всех людей кино, для личных коммуникаций, без которых ничего не складывается. А мы разорваны все, разобщены.
О. Г.: Почему?
О. Б.: Во-первых потому, что нас в этом убедили. Что мы — никто, и решать ничего не вправе и не в состоянии. Есть люди-чиновники, «эффективные менеджеры», которые все знают лучше нас. Обратите внимание даже на риторику министра культуры. Он же, очевидно, знает все лучше всех, только ему ведомо, как правильно. Он государственник (а остальные, надо думать, враги народа). Он дело делает, а остальные вроде как вредители или дураки. А с какой стати он считает, что, например я, будучи предпринимателем, по определению не государственник? Моя компания платит в год 200–300 миллионов рублей налогов, которые идут на развитие государства, между прочим.
Я создаю рабочие места, у меня в компании больше ста человек работает, они получают зарплату, платят налоги. Почему же я не государственник? Потому что так проще управлять народом. Кушайте, мол, свои борщи, пейте водку, а мы вам объясним, как правильно жить. Это такая модель управления. Теперь удивляются: отчего же эта старая модель вдруг перестала работать? Сегодня — колоссальный управленческий кризис, это совершенно очевидно. Из всех сделали баранов и недоумевают, почему эти бараны ничего не хотят делать. Баран вопросов не задает, делать что-нибудь самостоятельно ему страшно.
А действующие люди будут делать, но без вопросов не обойдутся. Спросят: куда эти налоги пошли? Зачем еще какой-то сбор понадобился? Кому от этого выгода, и какие будут последствия? Посмотрите, в Питере за последний год-два события реально показали, что город — это живой организм и его жители — это настоящие люди, способные на сочувствие и поступки. Первое — это передача Исаакия, которая реально подняла народ. Вопрос даже не в том, кто — против и кто — за. Вопрос в том, что у жителей города даже не спросили, что же они думают, что считают правильным.
И потом — трагедия со взрывами в метро. Первый раз, наверное, когда все поняли, что это общая проблема, общая беда. Все были готовы поехать, помочь, отвезти. Платные дороги подняли шлагбаумы, все свободно проезжали. Такого чувства общего единения давно уже не было. Спрашивается, что еще должно в этой стране произойти, взорваться или рухнуть, чтобы люди наконец-то поняли, что они — вместе, и они — сила? Они, а не те, кто сверху. В этом смысле вся история про пять миллионов — она где-то в этом же ряду.
Когда люди, которых это напрямую касается, возмущены: почему же нас не спрашивают?! Ведь это наша работа, наша жизнь. У нас же считается, что если ты уселся на должностной шесток, то ты уже априори самый умный, и тебе плевать на такие понятия, как частная собственность, предпринимательство. На самом деле, государство вообще не имеет морального права влезать в управление частными кинотеатрами. Люди, которые их создавали, платили налоги, преодолевали многие риски, нанимали персонал. У чиновников есть в подчинении муниципальные кинотеатры. Пожалуйста, делайте из них Центры российского кино, развивайте, поддерживайте. Если вы и в самом деле за это бьетесь. Хотя людям, на самом деле, не так уж важно, российское кино, или какое-нибудь другое. Люди хотят смотреть хорошие фильмы — дайте им такую возможность.
Мы из будущего
О. Г.: Есть что-то, что внушает вам оптимизм, когда вы размышляете о будущем?
О. Б.: Конечно. Мне кажется, еще не поздно нам научиться обходиться без, если так можно выразиться, «бюджетной иглы». И в вопросе организации производства, и в вопросе проката, дистрибьюции, и в образовании все-таки есть люди, способные думать, решать и не бояться. Если послушать интервью министра, он же все время воспринимает кинотеатры как каких-то барыг, алчных частников, гребущих бабло. И все время не помнит или не желает знать, что эти «барыги» показывают тот же фильм «Время первых» совсем не потому, что опасаются нарушить министерские указания, а потому, что считают, что это хорошее наше кино, ему надо сделать удобный режим проката, не в ущерб другим.
Частный кинотеатр — это коммерческая организация, но для нее «бабло» не единственный и далеко не всегда решающий фактор. По инициативе Никиты Михалкова подготовили для показа сто фильмов отечественной киноклассики. А кто показывает эти фильмы? Те же частные кинотеатры, и совершенно бесплатно. Не все измеряется деньгами. Нельзя исходить из того, что предприниматель думает только о деньгах. Он думает о своих детях, о подрастающем поколении. Если мы не сделаем свою страну удобной для жизни, свободной и счастливой, способной давать знания и расширять кругозор, люди уедут.
О. Г.: Дети чиновников уже уехали.
О. Б.: Потому что чиновнику здесь ничто, по сути дела, не дорого, он не создал ничего сам, не вложил своей души, усилий и средств ни во что, ничего не смог. В силу того, что у него нет для этого необходимых знаний, творческой потенции, возможностей. Горизонт чиновника — не больше трех-пяти лет. Просидел на своем месте пять лет — уже герой. Спросишь у него: можем осуществить этот проект будущим летом? Кривится: «Олег, откуда я знаю, где буду через год?».
О. Г.: А вы где будете следующим летом?
О. Б.: Буду дальше развивать и воплощать свои идеи. Дел много, уезжать я не собираюсь.
