Олег Березин: «Форсайт-кино — это не о том, какие мы разные, а о том, что нас объединяет»
Интервью с Олегом Березиным, © Синемафия
Август 2017 года
«Синемафия» поговорила с генеральным директором компании «Невафильм» о стратегической сессии «Форсайт-кино» и о будущем российской киноиндустрии.18 сентября в Санкт-Петербурге состоится стратегическая сессия «Форсайт-кино», в рамках которой предполагается определить стратегии развития киноиндустрии и аудиовизуальной сферы Российской Федерации в целом до 2025 года. Подать заявку на участие в сессии могут все желающие эксперты из всех областей киноиндустрии и аудиовизуальной сферы. Работа сессии будет поделена на три направления: творчество, технологии и дистрибуция.
Форсайт (англ. foresight — «предвидение») — это технология, которая позволяет кругу лиц договориться по поводу образа будущего и своих действий для достижения этого будущего. Авторы и участники форсайта не просто оценивают вероятности и риски возникновения тех или иных условий, а проектируют свою текущую деятельность таким образом, чтобы усилить положительные тренды и увеличить вероятность желаемых событий и погасить отрицательные, нежелательные тренды. Структура форсайта включает в себя обозначение проектов и событий, приводящих к избранной цели. Форсайт-технология была создана за рубежом около 30 лет назад и активно используется как в сфере бизнеса, так и в сфере государственного управления.
Авторы Синемафии Пётр Зайцев и Владислав Пастернак встретились с организатором и идеологом «Форсайт-кино» — генеральным директором компании «Невафильм» Олегом Березиным — и обсудили, что такое форсайт, для чего он нужен, и как планируется реализовать столь амбициозную задачу.
Пастернак: Начнем с главного вопроса. Какие стоят угрозы перед российским кинобизнесом, и как сессия «Форсайт-кино» поможет с ними справиться?
Березин: Я бы сказал, что главная угроза — это некая маргинализация отрасли, потому что мир сильно меняется, и меняется не только технологически, но и социально, организационно. Причем, в первую очередь, нас волнуют эти изменения внутри нашей страны. Мы видим, что меняются способы смотрения вообще всего: телевидение, онлайн, рынок физических носителей. Где в этом изменяющемся киномире место кинотеатральной отрасли, телевидения, онлайн-сервисов — это большой вопрос. Задача «Форсайт-кино» — попытаться ответить, что будет через 8−10 лет с аудиовизуальной отраслью, со зрителями и с технологиями внутри страны в контексте развития других способов смотрения. И второй вопрос — что будет с киноиндустрией в международном контексте. Будем ли мы самостоятельной отраслью, или будем только потребителями технологий и трендов. Будем ли мы задавать свой российский вектор развития, или будем в режиме догоняющей экономики двигаться в фарватере за всеми остальными.
Важный момент, касающийся «Форсайт-кино»: когда мы говорим о кино, мы не имеем в виду только классическую кинотеатральную историю. С точки зрения производства всё перемешалось настолько, что невозможно определить, где сейчас есть кино в понимании парадигмы второй половины XX века. Есть кино, телевизионный контент, онлайн-контент, контент для смартфонов, и между ними уже не может быть разделения ни по бюджетам, ни по технологиям. Недавно Спилберг заявил, что на сериалы для смартфонов нужно тратить деньги, сопоставимые с бюджетами большого кино. Поэтому в рамках «Форсайт-кино» мы не разделяем, что где-то есть телевидение, где-то есть онлайн, какой-нибудь VR, еще что-то, а это вот кино, и мы только про него будем говорить. Мы рассматриваем всё это в совокупности как аудиовизуальную сферу и не говорим о кино в том понимании, каким оно было последние сто лет.
Пастернак: В связи с этим вопрос. Было кино в двадцатые годы — почти всё черно-белое и немое, снималось только на пленку и показывалось только в кинотеатрах. А сейчас оно почти всё цифровое, и показывается миллионами разных способов на разных устройствах. Может быть, и категоризация, которая была во второй половине XX века, тоже уходит? И больше нет смысла делить кино на какие-то типы?
Березин: Безусловно, да. Почему я и стараюсь не употреблять термин «киноотрасль» в понимании классической цепочки кино, а говорю именно про аудиовизуальную сферу. Есть много тенденций. Во всем мире с точки зрения управления и экономики вообще уходит разделение на отрасли. Сегодняшний мир гораздо многообразнее, и понять, где заканчивается одна отрасль и начинается другая, очень сложно. В советские годы, например, было Министерство энергетики. Вроде понятно, чем они занимались — нефть и газ добывали, всё здорово. И было отдельно Министерство транспорта. А сегодня мы понимаем, что всё будущее развитие транспортных средств — пилотных, беспилотных, электрических, водородных — в принципе завязано на использовании энергии. И вот решили собрать водородный беспилотный автомобиль. Какое министерство в советской классификации должно отвечать за этот проект? Министерство транспорта, потому что это транспорт? Министерство энергетики, потому что используются новые виды энергии? Министерство градостроительства, потому что вроде бы это новые дороги и инфраструктура этих дорог? А может быть, Министерство культуры, ведь в беспилотном автомобиле видеокамер будет больше, чем на Останкинской телебашне? А может, Министерство связи, потому что это коммуникации, доступ к массивам больших данных, передача информации?
Получается, что такое министерское деление перестает работать. И мы это видим сейчас в нашей сфере. Ведь исторически получилось, что вроде бы за кино отвечает Министерство культуры, и поэтому оно фонтанирует всякими идеями в этой области, а, например, за телевизионное вещание и онлайн-сервисы отвечает Министерство связи. И вот это разделение на ведомства в результате порождает много проблем, которые мы сегодня наблюдаем. У Министерства связи есть свои интересы в регулировании отрасли, у Министерства культуры — свои. Минкульт пытается что-то придумать в отношении рынка кинотеатров: ввести сбор с зарубежных фильмов, ввести сбор со всего кинопроката, потому что якобы у французов так же устроено. А когда мы говорим, что у французов платят еще телевидение и онлайн, они отвечают, что тех они трогать не могут, потому что это другое министерство. Несколько лет назад Министерство культуры заикнулось, что было бы хорошо, если бы телеканалы тоже что-то платили на поддержку кинематографии. На что все, включая Министерство связи, сказали: «Не будем платить!». Это очевидное разделение на отрасли и министерства очевидно не будет работать в будущем.
Возникают вопросы, как оно должно работать, как должно взаимодействовать и управляться с точки зрения государства, как государство вообще в этой области может реализовывать ту или иную государственную политику. Ответов на это нет. Потому что Министерство культуры это видит со своей ведомственной точки зрения. Оно даже не может на сегодняшний день ответить на вопрос, чем является кино. Мы же всегда любим говорить, что кино — это отрасль культуры, потому что оно производит аудиовизуальные произведения как некий культурный феномен. Но, в то же время, это индустрия развлечений, которая зарабатывает деньги. Но если мы зарабатываем деньги, это один подход к управлению, к целям, задачам, стратегиям. А если это культура, то это другие подходы. И Минкульт не может найти ответа. Минсвязь всегда говорит — наше дело передавать данные и зарабатывать деньги. Да, есть труднодоступные места, куда государство субсидирует передачу телевизионного сигнала, государство может субсидировать большие инфраструктурные проекты вроде перехода на цифровое эфирное вещание, но глобально все понимают, что передача данных — это вопрос про бизнес. А у Министерства культуры такого понимания нет. Потому что когда им хочется, то они говорят про культуру, но при этом у Фонда кино стоит задача повышать кассовые сборы.
Пастернак: Это очень хорошо видно в анимации. Эффективные анимационные компании работают как IT-компании — «Мельница», «Смешарики», Wizart. А, например, «Союзмультфильм», который преследует чисто культурные цели, никак не может реанимироваться, потому что всё ещё пытается возродить советскую парадигму.
Березин: Понятно, что многие этим пользуются. И это очень удобная штука, потому что чем мутнее ситуация, тем чиновнику или «эффективному» менеджеру от этого лучше. Всегда есть как ответить. Придут депутаты Госдумы — мы будем кричать, что это отрасль культуры. Но когда надо денег попросить — будем кричать, что это индустрия, которой надо встать на ноги. Одна из целей «Форсайт-кино», и я мечтаю о том, чтобы это получилось, — попробовать проговорить, а что это вообще такое, в каком виде оно должно существовать. Действительно ли это две крупные составляющие, которые должны по-разному развиваться? И тогда мы, с одной стороны, должны выстраивать какие-то культурные институции и говорить, что у нас есть определенный тип аудиовизуального контента, который является культурным достоянием. Будем ему даже печать ставить: «культурное достояние». И будем по-особому финансировать и продвигать, как музеи. Про музеи ведь все понимают, что глобально это культурная история, поэтому мы дотируем, спонсируем и содержим музеи. Ну и регулируем при этом, разумеется. А остальное — это индустрия, энтертейнмент. А поскольку финансово надо помогать, то из Фонда кино сделаем банк, который будет выдавать на каких-то понятных коммерческих условиях коммерческим проектам коммерческие деньги.
Пастернак: Но ведь никогда не знаешь, какое развлекательное кино станет достоянием культуры.
Березин: Безусловно, оно может сменить статус. Но что произойдет, если через пять лет фильм оказался культурным достоянием? Я не думаю, что когда сняли «Белое солнце пустыни», все сели, посмотрели и сказали: «О, это культурное достояние!». Может быть, даже не в силу своего содержания в тот момент, а именно по прошествии времени, в силу других причин этот фильм стал культурным достоянием. Или «Бриллиантовая рука» — скажи тогда Гайдаю, что он создает произведение культуры, в классическом понимании культуры… Это ведь, кстати, тоже большой вопрос — что такое культура, и что мы считаем культурой, а что не считаем? Или «Матильда» Алексея Учителя — может, пройдет десять лет, и все скажут: «вот это проект был, вот это действительно культурное явление!». Может такое быть? Может. Мы же его еще не видели.
Но, допустим, все сразу понимают, что через пять лет фильм станет культурным достоянием. А кто именно понимает? Чиновники, начальник какого-то департамента или общественный совет? А какой общественный совет, кто туда попадает? Врачи, домохозяйки и пожарные? Или деятели культуры? Как мы эти советы формируем? На что влияет мнение этих советов? Как сегодня в Минкульте и Фонде кино — это просто совещательный голос, или всё-таки совет что-то решает? Это всё называется «форматы», которые мы должны обсуждать. Когда мы говорим про «Форсайт-кино», эти реальные идеи, которые могут быть предложены — это и есть форматы. Допустим, для того чтобы всё было хорошо, нужно отдать принятие решений экспертным советам, которые формируются таким-то и таким-то образом. Хорошо, записали. И эта идея попадает в разряд предложенных «нормативных актов». Или, наоборот, скажем, что вся эта игра в демократию не нужна и неэффективна. Пусть будет один министр по аудиовизуальной сфере, и пусть он за всё лично отвечает. Будет плохо — расстреляем. Будет хорошо — молодец. Это ведь тоже может быть решением. Помните, в свое время про Советский Союз говорили, что это страна советов. Вот у нас сейчас страна экспертных советов. Но при этом все понимают, что от этих экспертных советов ничего не зависит.
Очевидно, что «Форсайт-кино» не ответит на всё. Но последние 5−7 лет я глобально не помню каких-либо мероприятий, которые пытались бы комплексно, широко и системно говорить о том, куда мы движемся, куда мы ходим двигаться, куда нам видится, что мы движемся, хотим ли мы туда подвинуться, и если хотим, то что для этого должны делать. Это вообще никак не обсуждается. У нас нет площадок для этого. У нас реально нет никакого объединяющего формата — конференции, фестиваля, на котором бы все игроки это пытались обсудить. Конечно, скажут, что на Кинотавре есть деловые столы. Но сколько человек туда приходит? 20 человек, из них 10 журналистов, 5 спикеров и ещё 5 просто зашли на огонёк. Туда, например, не приходят кинотеатры. И, кстати, кинотеатры — это кто? Менеджеры по репертуару, менеджеры крупных корпоративных сетей, администраторы муниципальных кинотеатров, или это собственники, которые развивают этот бизнес, или это подвижники, которые новые форматы предлагают? Нет места, где все бы эти люди собирались вместе. В Сочи мы делаем деловые завтраки, и мы всегда стараемся их проводить, вовлекая аудиторию и Кинотавра, и Кинорынка. Мы никогда не позиционировали их только в рамках Кинотавра или только Кинорынка, мы всегда вставали в обе программы и говорили, что это штука, объединяющая всех. Фактически, дискуссии деловых завтраков и привели к появлению «Форсайт-кино».
Пастернак: А как объединить всех этих людей? Понятно, что люди в разных отраслях по-разному видят свои интересы, и иногда они полностью противоположны. Госпродюсеры видят свои интересы иначе, чем молодые и независимые. Кинотеатры понимают свои задачи одним образом, дистрибьюторы — другим. Более того, дистрибьюторы большие и маленькие — это совершенно разные интересы и разная конкуренция. Возможно ли найти какое-то решение, которое будет хорошо для всех?
Березин: Я считаю, что возможно. Я люблю говорить, что «Форсайт-кино» — это не о том, какие мы разные, а о том, что нас объединяет. У любого игрока рынка есть свои интересы. Открытое проговаривание базовых интересов всех игроков — это уже полдела, когда мы начинаем понимать логику каждого. Это один момент. Второй момент — это усилия по выводу этой индустрии из тени. Есть ведь публичные истории, когда все такие пушистые, белые, за мир, за дружбу, за перспективы. Но при этом есть реалии жизни, которые заключаются в меморандумах дистрибьюторов, в продавливании госпродюсерами своих конкретных интересов на конкретный фильм. А еще есть интересы кинотеатров, которые действуют как коммерческие предприятия.
Кстати, возвращаясь к началу, серьезной проблемой является непонимание того, что кинотеатр — это коммерческое предприятие, цель которого, как написано в уставе, извлечение прибыли. Почему он обязан кому-то нести какую-то культурную мысль? Не обязан он никому, если у него нет этого в уставе. Сейчас Министерство культуры предлагает втихаря изменить определение кинотеатра — и там очень интересная есть фраза: «кинотеатр — это учреждение культуры». На этом можно точку ставить, потому что это крест для многих кинотеатров. Почему это учреждение культуры? Парк развлечений у нас тоже учреждение культуры? Это коммерческое предприятие по развлечению людей. А так можно любую организацию подвести под определение «учреждение культуры». Кинотеатры, кстати, должны активно бороться с таким определением. Либо мы должны сказать, что есть отдельные кинотеатры — учреждения культуры. Давайте их разделим. Давайте скажем, что есть сеть кинотеатров как учреждений культуры, которые действуют по принципу библиотек. Это как раз ложится в тему развития сети национальных синематек, на основе которых можно выстроить прокатную историю для культурных явлений.
Пастернак: А при таком разделении они не выпадут из одного законодательства, попав под другое, ради одних льгот лишившись других?
Березин: «Форсайт-кино» в том числе для этого и существует. Очень часто сегодня происходит, что какой-то чиновник сел и набросал какой-то текст, думая о чём-то одном, не обсуждая его ни с кем, и абсолютно упустил какую-то другую историю. И написав со своими благими целями, что кинотеатр — это учреждение культуры, в результате он подрубил сук половине кинотеатров, которые из-за этого могут перестать существовать. Идея «Форсайт-кино» — заставить людей общаться. Мы не говорим, что чиновники плохие, предприниматели хорошие, а менеджеры вообще волшебные. Мы говорим — давайте общаться. Не надо придумывать что-то под ковром. Есть идея, выкладывайте. Всенародно обсуждаем — за, против. И даже если она не пройдет, то уже люди будут знать, что была такая идея, кем и ради чего она была озвучена. Те же 5 миллионов за прокатные удостоверения — Сергей Сельянов имел в виду одно, и было более длинное предложение, но Минкульту понравилось только число «5 миллионов». И теперь, если что, Минкульт валит всё на Сельянова — мол, это не мы, это продюсеры предложили. Продюсеры робко пытаются сказать, что предлагали совсем не это, но уже никто ничего не слышит. Надо научиться слышать друг друга. Я прекрасно отдаю себе отчет, что после 18 сентября мир не изменится. Но мы хотя бы начнем говорить, попробуем структурировать наше видение будущего вокруг того, что мы чувствуем общим.
Зайцев: В общем, получается, что у нас есть противостояние государства и индустрии. «Форсайт-кино» будет чисто индустриальной историей: встретились, поговорили и предъявили что-то государству, или же чиновники будут изначально участвовать в обсуждениях?
Березин: Я написал в Министерство культуры, в Министерство связи, в Министерство экономического развития, в Администрацию Президента. Кстати, Администрация Президента сказала: «Окей, давайте, нам нравится». Сказал: ребята, денег не надо, поддержите наш проект методологически, экспертами. Наша цель — объединить всех, усадить в одном помещении и Минкульт, и Минсвязи, и Минэкономразвития, и Центр стратегических исследований, и Фонд кино. Нас поддерживают Союз кинематографистов и Киносоюз. Мы не играем в революцию, радикализм, мы сегодня не про белых и красных. Мы про то, что нас объединяет. И когда мы услышим результат, я допускаю, что результат не будет созвучен мне. Но у меня нет цели подкрутить его так, как мне нравится. Я в том числе и для себя хочу понять, а что мы все про это думаем? Если я пойму, что мы думаем не то, что я сам чувствую, то для меня это станет точкой принятия решения: иду я со всеми или иду поперёк. Но, по крайней мере, я пойму, о чём люди готовы высказываться.
Наш интерес в том, чтобы все участвовали. Это не игра против чиновников. Как ни парадоксально, это им только на пользу. Потому что мы сгенерируем кучу идей и определим какое-то видение. Поймём, что развитие рынка определяется не только долей кассовых сборов в кинотеатрах и количеством экранов к 2030 году. Есть другие критерии, другие фундаментальные вещи. Обратите внимание, любой человек, ну разве что кроме предпринимателей, работает по принципу упрощения жизни, это нормальное человеческое явление. У чиновников то же самое. Над каждым чиновником есть супер-чиновник. Что нужно чиновнику? Управлять деньгами. В этом его природа. У Минкульта, у конкретных людей, которые там работают, нет задачи развития культуры. У Министерства природопользования нет задачи сохранения природы. У них задача управлять деньгами, выделяемыми на развитие культуры, на меры по природопользованию, и так далее. За эти деньги начинают спрашивать, надо как-то лихо и красиво отчитываться. Как можно отчитаться? Правильными показателями. А показатели надо самим себе придумать. У нас же как часто бывает — ты сам пишешь для клиента техзадание, по которому потом работаешь. Также и в министерстве — любой чиновник сам себе пишет техзадание, облекает его в красивые фразы, относит наверх, а верхам некогда вникать. Сейчас вся наша кинематография оценивается показателями доли кассовых сборов и количества экранов — это есть основа всей государственной культурной политики. Всё, два показателя — больше ничего. Мы не говорим про образование, про развитие технологий, про развитие форм аудиовизуального контента, об экспериментах, дебютах… Это всё есть в общих словах, но отвечать за это будем двумя показателями. Мы не обсуждаем, ставим ли мы себе цель участвовать и побеждать в фестивалях, ставим ли мы цель развивать разные формы киносмотрения, школьного кинообразования, синематек. Там же тоже всё не так просто. В свое время Минкульт потратил энную сумму денег на один из моих «любимых» проектов последнего времени — кинофикацию цирков. Можно ли эти деньги было потратить на кинофикацию федеральных университетов, чтобы они открыли студенческие синематеки? Библиотеки же есть, почему не может быть синематек? Но это вопрос политического решения, потому что это опасная штука — вдруг люди не то кино начнут смотреть, начнут задавать вопросы. Начнут, например, про Немцова кино смотреть, а зачем это надо? В общем, мы чиновникам только в помощь. Мы нагенерим им кучу идей, облечем их в какой-то структурный документ, сделаем красивую обложку, и в результате с этим можно идти к президенту.
Чтобы что-то критиковать, оно должно быть. Нам же сегодня даже критиковать нечего. Сейчас часто предлагают: «Давайте обсудим закон Министерства культуры о пяти миллионах». Как вы можете его обсуждать, если текста нет? Что они там напишут, никто не знает. И обратите внимание, уже август, а текста всё ещё нет. Как можно обсуждать то, чего нет? У нас сегодня нет никакой стратегии развития отрасли — что мы можем обсуждать, критиковать? Многие говорят: «Мы не согласны с Министерством культуры». А с чем вы не согласны? Давайте конкретно. С системой госфинансирования? Почему мы деньги даем всяким коммерческим фильмам? А у них так написано в положении. А кому должны давать? А как отбирать? А кто должен отбирать? А сколько давать, а сколько не давать? А сколько много, а сколько не много? Этого же вообще нигде нет в виде подготовленных кем-то документов.
Зайцев: Много вопросов, много людей и мало времени — всего один день. Расскажите про методологию форсайта, как вообще это будет происходить?
Березин: У нас же обычно как — собирается больше десяти человек, и каждый готов часа два рассказывать, как ему видится и что он думает. Причем когда ты послушаешь эти два часа, ты понимаешь, что говорили ни о чём. В этом смысле форсайт — очень жестко структурированная штука, которая позволяет в очень жестком режиме вытягивать суть. Есть просто форсайт, а есть rapid-форсайт. То, что мы делаем, это rapid-форсайт, быстрый, рассчитанный на работу в один день. Надо попробовать, может, мы поймем, что через год следует сделать трехдневный. Так вот, там есть технология, которая заставляет людей достаточно быстро излагать свою мысль. Есть специальные люди — модераторы, которые, условно говоря, ходят с палкой: не разрешают болтать, не разрешают отвлекаться, никаких телефонов во время работы, никаких «я вернусь через полчаса». Если ты участвуешь в этом деле, ты участвуешь. Хочешь уйти на полчаса — уходи совсем. Но при этом каждому дается слово. С утра очевидно у всех будет ломка, всем будет дискомфортно, потому что задача модераторов всех загнать в эти методологически жесткие рамки. Эта технология жесткая по методологии, но она не жесткая по содержанию.
Пастернак: То есть предполагается, что все будут услышаны и все получат слово?
Березин: Да, при правильной модерации оно так и происходит. И любое слово обсуждаемо. Но не на уровне «это фигня!». Если у тебя есть что сказать против, то аргументируй. Именно аргументируй, а не читай лекцию на два часа на тему «вот помню в наше время…». Нет, это так не работает. Это очень быстро должно происходить, и в принципе, к обеду народ набирает эту скорость. Иногда всё разваливается, никто не застрахован, но в принципе, все начинают понимать: если ты хочешь сказать, то подними руку, говори кратко, быстро, по делу.
Зайцев: А модераторы — это люди не из индустрии?
Березин: Они вообще не из индустрии. Конечно, они более-менее в контексте, чтобы понимать терминологию, у них большой кругозор, но в принципе, это люди, которые профессионально управляют работой групп, групповой динамикой. Они психологи, хорошо понимают про лидерство в группе, про тех, на кого давят и кто давит, их задача — прижимать супер-экспертов. Потому что всегда будет вставать человек и говорить: «Ребята, я этим занимаюсь 20 лет, я тут всё знаю». А это явление супер-экспертов — очень опасная штука. Если они ещё и обладают каким-то большим авторитетом, то начинают рассказывать, как всем правильно жить. И если это позволить, то все начнут с ними соглашаться и перестанут генерировать свои идеи. Задача модератора этим управлять. Он не ведет всех к какому-то мнению, его задача, чтобы по методологии всё шло правильно. Это примерно как заниматься гимнастикой в зале: можно самому что-нибудь тягать, а можно прийти к тренеру, который знает, как это делается, и скажет — тебе надо 5 минут вот это, 10 минут вот это, а потом отдохнуть. Чтобы не было ора и базара, чтобы не было солистов. Модератор следит за тем, чтобы группа не отвлекалась, но и не уставала от постоянной гонки. Чтобы все работали коллективом, все общались и были на равных. Например, мы решили, что на бейджах должны быть только имя и фамилия. В этот день никого не интересует, какая должность у человека.
Зайцев: По какому принципу будут разделены обсуждения в группах?
Березин: Работает три параллельных группы. Делим мы как организаторы. Наша задача сделать группы разными, но при этом, чтобы там были и люди, которые компетентны в данной области, и люди-дилетанты, которые не из этой области, и при этом чтобы не было очевидных супер-экспертов, чтобы они не забивали собой. Супер-эксперта, который знает, как всё устроено у него, а заодно ещё и как всё устроено у соседей, лучше к соседям и отправить. Пусть он им рассказывает, как у них должно быть. В этом же тоже есть проблема — все же специалисты во всём, и все всё знают: что делать государству, кинотеатрам, дистрибьюторам, продюсерам. Любого спроси — все всё знают.
Зайцев: Чем вызвано именно такое разделение по направлениям: творчество, технологии, дистрибуция?
Березин: Здесь нет жесткого деления, это некие фокусы. Безусловно, ты не можешь говорить о творчестве, не касаясь технологий или дистрибуции — они все перемешаны. Жесткой завязки, что говорим только про это, тут нет. Фокусируемся на этом. В середине дня проводится пленарное заседание, на котором все группы будут рассказывать про свои первые результаты, чтобы другие слышали, что ребята наработали. Там, вполне возможно, будут приветы от одной группы другой. Условно, вот ребята, мы тут еще пару трендов заметили, которых у вас нет, а мы их вам отдадим, чтобы вы на них обратили внимание. Основная функция пленарного заседания — услышать, что наработали другие группы. Всё это будет комментировать совет сессии, куда мы позовем с десяток лидеров мнений, у которых всегда есть что сказать по любому поводу: Сельянова, Роднянского и так далее. Если Министерство культуры на уровне кого-то серьёзного будет участвовать, то и их позовём. Это не вопрос формальностей, а вопрос генерации идей. Задача в том, чтобы после пленарного совещания все обратно разошлись по группам и начали дальше допиливать свои предложения.
И всё равно, вечером 18 сентября мы не получим ответы на все вопросы. Мы получим некую предварительную сборку. О ней через день мы расскажем на конференции «Кино Экспо» — буквально на 10−15 минут презентуем, что вообще надумали. Если, конечно, будет что презентовать. Варианты могут быть разные. То, что мы «отфорсайтим», затем опубликуем на сайте kino2025.ru, сделаем там форму для дискуссий, и у кого есть что добавить, предложить, поправить — welcome. Естественно, есть масса людей, которым есть что сказать, но они не смогут поучаствовать. Зато уже будет основа, от которой можно плясать. До конца октября эта дискуссия отработает, а потом мы за пару-тройку недель всё это дело соберем с учетом всех обсуждений. И попробуем на Петербургском культурном форуме изложить результаты в виде готового документа. А дальше отправим наверх и скажем: ребята, если вы считаете нужным (а наша задача будет убедить, чтобы они так считали), можете использовать его как программу для дальнейших действий. И, конечно, выложим всё в публичное пространство — как результат.
Зайцев: Прием заявок уже подходит к концу. Есть ли какая-то отдача, есть интерес у индустрии, люди хотят в этом участвовать?
Березин: Есть. Наша задача выбрать 60−80 экспертов, и мы уже можем выбирать. Попадут не все, потому что наша задача, чтобы это была рабочая история. И мы должны понимать, что люди, которые согласятся, точно приедут. Это ведь не Москва, а Питер, потому что мы привязаны к «Кино Экспо». В Питере-то до Шушар не все готовы доехать, а тут надо из Москвы, из регионов приезжать. Для москвичей должна быть очень жесткая мотивация, тем более, что у нас в стране практикуется такая легкая необязательность. Но естественно, мы не хотим, чтобы это была чисто питерская история, и не хотим, чтобы это была история узко индустриальная. Наш интерес в том, чтобы как можно больше разных людей приняло участие. Включая, может, даже каких-нибудь зрителей, людей из других отраслей.
Зайцев: Предполагается ли участие каких-нибудь иностранцев?
Березин: А зачем? Мы думали на этот счет. Чтобы у всех, кто принимает участие, был какой-то осадок в голове на начальном этапе, мы будем рассылать в качестве дидактической литературы всякие материалы на разные темы — кто что мыслит. Например, Сокуров готов дать нам свою программу, которую он писал президенту и которую никто не услышал. Я думаю, что там много вполне здравых идей, и я хочу, чтобы люди прочитали, что есть вот такое мнение. Если мы поймем, что у кого-то из иностранных друзей есть какое-то свое мнение, которое ценно всем разослать, мы это сделаем.
Пастернак: А из иностранцев кроме Шапрона разве кто-то когда-нибудь выступал в России с какими-то советами?
Березин: Жоэль Шапрон — безусловно эксперт во французской модели кинематографии, но весь опыт, в том числе международный, на который мы опираемся, это прошлый опыт. Приводя в пример Францию, мы же опираемся на те идеи, которые были заложены еще 70 лет назад, а не на современное видение французов о том, где и какой они видят французскую кинематографию через 10−20 лет. Вот если бы Франция уже провозгласила, что к 2025 году или 2035 году она пойдет вот туда, то мы бы сказали: «О, мы тоже туда хотим». И пошли туда. Этого же нет. Мы же в принципе апеллируем к опыту Франции, к тому, что было в прошлом. И та же Франция уже понимает, что их суперическое законодательство на самом деле абсолютно не суперическое с точки зрения кого-то из игроков. Сейчас же независимые продюсеры первыми встали на дыбы против нынешних правил. Тот же Netflix, которому запретили участвовать в Каннском фестивале, раз они не хотят прокатывать свои фильмы в кинотеатрах. Потому что они опираются на опыт. Пока Netflix один, ну его нафиг расшатывать всю эту индустрию. Но опыта построения модели будущего у них нет. В Голливуде тоже свои течения. Мы же прекрасно видим, сидим тут и говорим: «Блин, ну чего ты, Голливуд, не видишь, что тут все от сиквелов твоих уже звереют?». Но там своя экономика, свои истории, свои подходы.
Все же не любят революционеров, которые про будущее. Кстати, интересно, что в области промышленности есть подобные программы. В Германии есть программа «Индустрия 4.0», есть программа на уровне Евросоюза, есть программа американского развития, где заявлены приоритеты и форматы. И тут наши смотрят, чего там немцы напридумывали себе на 2035 год, и решают: «О, вот это реально, а вот этого у нас никогда не будет». Есть что взять. Не из опыта, а из их видения будущего. А в нашей индустрии я ни разу не слышал, что у кого-то есть системное видение будущего индустрии. Все говорят про VR, про нейро — но это такие общие слова.
Зайцев: Пару лет назад про 3D-телевизоры все кричали, и где они сейчас?
Березин: Вот, классический пример, да.
Пастернак: Но немцы и американцы производят технологии сами для себя, а у нас почти никаких технологий не создается.
Березин: Но оно не создается почему? Потому что для государства это, во-первых, не приоритетно. А во-вторых, здесь же очень сильно влияют политические истории. Сегодня практически нет страны, которая бы в одиночку что-то создавала. Даже условно американский проектор Christie рожден в Канаде, оптика японская, чипы разрабатывают немцы. То есть куча стран вовлечена в создание одного проектора. И так любой более-менее сложный продукт не создается никем в одиночку. Это подразумевает компетенцию, кооперацию, открытость рынка. Реально скажем, что в нашей области у нас ни компетенций, ни кооперации, ни открытости рынка просто нет.
Пастернак: Но это не только в технологиях, но и в кинопроизводстве. Говорят о копродукции, а никто ничего не делает. Иностранцы хотят, чтобы в копродукции участвовали обязательно государственные деньги, а наши госденьги так устроены, что их очень сложно вложить в копродукцию.
Березин: Это тоже вопрос, который в последнее время особо не обсуждается. Какая вообще роль копродукции? Но здесь мы упремся сразу же в политическую историю. С кем мы дружим? Кто наши друзья с точки зрения стран? Обратите внимание, у России нет ни одного друга. США? Нет. Европа? Нет. Китай? Нет. Индия? Нет. Турция? Нет.
Пастернак: Казахстан?
Березин: Действительно, это может быть такой единственный рынок. И всё. А мы не можем существовать в изоляции. Если мы хотим участвовать в мировом процессе, значит, мы должны взаимодействовать. Значит, мы должны играть по каким-то общим правилам.
Зайцев: Расскажите, какое отношение к «Форсайт-кино» имеет Агентство стратегических инициатив?
Березин: Так получилось, что они были организаторами большого форсайта, связанного с национальной технологической инициативой, в котором я принимал участие в прошлом году. В стране есть такое движение, которое подразумевает создание нескольких крупных рынков, построенных на новых технологиях, и занятие к 2035 году на этих рынках лидирующих позиций. Плюс агентство было в числе организаторов «Форсайт-флота», связанного с развитием Петербурга, где я тоже участвовал этой весной. Поэтому мы надеемся, что они поддержат и наш чисто отраслевой проект, тем более, что сейчас агентство связано с рибейтами — они одна из институциональных поддерживающих организаций в этой области. И им, в принципе, интересна эта сфера. Именно в том контексте, чтобы понять, как сама индустрия видит будущее для себя. Естественно, задача агентства находить приоритетные области развития, развивать эти области, поддерживать всех, кто в этой области развивается. И поискать ответ на вопрос, есть ли у нас какие-то перспективы в области аудиовизуальной сферы — почему нет? С целями агентства мы сильно совпадаем, и я очень надеюсь, что они нас поддержат.
Зайцев: А сам «Форсайт-кино» — это разовая история, или, возможно, он станет ежегодным событием?
Березин: Форсайт — это формат работы. Если мы поймем, что в этом есть смысл, что есть люди, которым это интересно, и что есть, о чём думать дальше, то почему нет? А может быть, так получится, что один раз сделаем в таком формате, а потом станем делать в другом формате и пойдем другим путем. Я не собираюсь заявлять, что это ежегодное мероприятие, которое мы теперь традиционно будем проводить. На самом деле, генерировать разумные идеи каждый год — очень тяжело. Есть же еще и политический аспект. Понятно, что весной выборы, и понятно, что основные кандидаты на президентский пост с нетерпением ждут окончания этих выборов, чтобы провозгласить новую экономическую политику. Всем очевидно, что страна уже не может развиваться теми омертвевшими принципами, которые существуют сегодня. Но при этом никаких потрясений пока не происходит. Вот после выборов будут трясти. Естественно, задача состоит в том, чтобы в тот момент, когда начнут решать, что трясти у кино, мы могли выступить с предложением. Потому что когда начнется эта тряска, будет большая опасность, что потрясут не в ту сторону. Например, придут и скажут продюсерам: деньги больше не даем, денег нет. Кинотеатрам: квоты вводим, налоги вводим. Сейчас не до вас, надо как-то жить. И всё, ситуация разваливается в течение года. Потому что нет стратегии, куда мы движемся, нет понимания, какая конечная цель.
